Два шага ко спасению

Был в Лавре. Она вся заполнена японо-китайцами. Будто Сибирь ими уже освоена, и решили они поближе подобраться к Москве.
А как возмёшь столицу, созданную православным народом? Только подбирая веру, которую этот народ роняет. И поскольку мы большей частью сидим в интернете, в политике, в конторах по деланию денег, на кинофестивалях или болеем головой за какого-нибудь "спартака", то опустевшую от нас Лавру и заполняют китайцы.
Знают ли о пророчестве старцев, которые возвещали о китайском заселении наших просторов? Или просто интуитивно чувствуют, что не войдя в веру, невозможно освоить страну?
Кстати сказать, видел китайца, который крестился и прикладывался к иконе Воскресения. И даже одну китаянку в монашеском облачении встретил...

Хорошо, когда не знаешь человека.
Доподлинно не знаешь.
Тогда неизвестны тебе все его слабости, срывы и пороки. И тогда любишь его.
Ведь любовь - это когда пороков не видишь. Просто удерживаются глаза твои от всего, что вредит твоему доброму чувству. И замечаешь лишь хорошее. Исключительно. Будто плохого - у человека, к которому относишься с симпатией - и вообще не может быть. По крайней мере, на время твоей любви.
Вот так, действительно с любовию, смотрю я на владыку Троице-Сергиевского Феогноста. Потому что вижу его только на службе. А бывает он у нас раза два или три в год.
И что мне сразу же в нем понравилось? Что служит поповским чином. Архиепископ, а как батюшка служит. Хотя, понятно, не до конца ему удается, но все же, все же. Нет этих пышных облачений посреди храма, нет обильного каждения, нет крикливого пения, когда он входит в алтарь… да что говорить: иподиаконов - и то нет. Никакой архипастырской свиты. Только владыка да два лаврских диакона.
Не знаю, как где, но у нас он именно так служит. Просто, тихо, смиренно и без электричества. При свечах. И диакона его - тихи...
Причащает он сам. Не взирая на то, много ли, мало народу подходит к Чаше. С крестом стоит тоже сам. И пастырское слово свое тоже говорит сам...
Был день оптинских старцев. И владыка сказал по причастии слово.
Почему, говорит, в прошлом веке интеллигенция тянулась в Оптину? И известная интеллигенция, и обычная - почему?
Потому что это был такой центр нормальных человеческих отношений. Здесь не принимались во внимание ни чины, ни заслуги, ни слава и известность - здесь ко всем относились ровно. По человечески. Как Господь относится к людям - и к добрым, и к не очень, и уж совсем как бы к недобрым - одинаково. Как сказал апостол Павел: для всех я сделался всем, чтобы спасти хотя бы некоторых. (1 Кор. 9, 19.)
А в чем проклятие нашего времени?
В эгоизме. Человек сосредоточен на самом себе. Он не только не в состоянии послужить многим, или хотя бы некоторым, но и самого себя не может привести в нормальное человеческое чувство. Чтобы смотреть, воспринимать, относиться к другим не с позиции корысти, полезности для себя, потребления собою - другого, но по-человечески. То есть с желанием помочь, облегчить, послужить, не говоря уж о том, чтобы пожертвовать себя - другому...
А оптинские старцы поработили себя всем, чтобы спасти хотя бы некоторых.

Так говорил владыка Феогност, но я - примерно, плохо передаю слово его. Что, впрочем, неважно, ибо главное - другое. Что есть, есть у нас пастыри, которые тщаться исполнить наставление апостола: “Пасите Божие стадо… назирая за ним… не для гнусной корысти, но из усердия.”
И вот, еще: “И не господствуя над наследием, по подавая пример стаду.”

В чем проблема современных партий, объединений, движений и просто единичных русских людей? В том, что они утратили способность сражаться против врага и уничтожать его. Более того - многие даже не в состоянии различить, кто, собственно, враг? Я, например, с удивлением наблюдал, как десантники, которые сражаются за освобождение полковника Хабарова, вышли со своими знаменами - вы не поверите, сестры и братья, - на Болотную. То есть сомкнулись с теми, крестные отцы которых вот уже два года держат в тюрьме нашего боевого офицера. За то, что он публично в пух и прах разнес “реформы” тогда еще “всесильного” Сердюкова.
Следовательно, проблема - в вере, в обретении её. Ибо только вера истинная позволяет отличить правду - от лжи, добро - от зла, соратника - от врага. Духом различать, что чрезвычайно важно в обстановке, когда все свалено в как бы толерантную и глобалистическую демо-кучу и нет открытой войны, а только информационно-политическая.
К тому это говорю, что “Всероссийское родительское сопротивление” может стать боевой армией по освобождению отечества на фронтах образования и воспитания только в том случае, если реально начнет уничтожать ту армию врага, которая организовала торговлю детьми (исключительно нашими, сестры и братья, из своих они не продали ни единого). Наладила изъятие детей из семьи нашей. Которая запустила програмы по развращению с малолетства опять же исключительно наших детей, по дебилизации их в школах, по недоступности образования в силу его платности и так далее.
На первом всероссийском съезде родителей, который и создал организацию сопротивления врагу в прошлую субботу (см. предыдущий пост) многие из этих врагов были названы. Это и нынешние идеологи и проводники перманентно действующей в школе “реформы” Кузьминов - ректор ВШЭ, Калина Исаак - начальник московского образования, минобровский работник Болотов, естественно, и сам министр Ливанов и так далее. Правда, из собственно ювенальщиков огласили только депутата, если не ошибаюсь, от сексменшинств - Мизулину. А Лахова - ветеран и основатель всей преступной антидетской деятельности, Альтшуллер - президент организации содействия защите прав детей, небезизвестная Панфилова Элла, Стребыш - начальница детского правозащитного фонда “Шанс” и так далее (имя им легион) - не упоминались. Но все эти люди, понятное дело, должны ответить за те преступления, которые они совершили пред нашими детьми, нашей школой и нашим отечеством. И получается, что некому, кроме родительского ополчения, перевести их из ранга гос- и гранто-служителей - в разряд госпреступников.
Одно только вызывает сомнение в успехе этого благородного дела. То именно, что председатель “Всероссийского родительского сопротивления” - Марина Миконян, тут же, прямо со съезда, отправилась… вы не по верите братья и сестры - на вражью радиостанцию. Её поманили интервью. Как бы эта, первая ошибка - в избрании председателя - не повлекла и последующие...
Господи, спаси и помилуй.

12.
Странно, как элементарно просто прививается грех. Как эпидемия - всем и сразу.
Но эпидемия - это уже болезнь. То есть следствие греха. Как, например, эпидемия спида - наказание распущенных людей за блуд, пидарастию и содомитские стаи типа ЛГБТ.
А вот радио, братья и сестры, (я уж не говорю о те-леви) это грех или нет?
Вы скажете: да на каждой кухне, в каждой машине и чуть ли не в каждом ухе - радио от одиночества.
А я вдруг как бы врубился сегодня: да чем же оно занимается-то - радио? То есть я настолько привык к сему приборцу, что даже вопрос так не ставится - чем занимается?
Говорит.
А если вдуматься, то получается, что всё утро, и день, и вечер с ночью - всю ведь ночь тоже - оно болтает. Вот можно ли представить человека, который говорит, говорит, говорит и говорит без остановки. День и ночь. Зимою и летом. В высокосный год и в обычный. До планируемого им “конца света”, и после. С самого начала своего изобретения, то есть более чем столетие уже - говорит, говорит и говорит (да еще часто и под музыку).
Вот если бы рядом с вами был такой человек, из которого слова извергались бы бесконечно, что бы вы сделали? Наверняка, сдали бы его в психушку. Для лечения.
А здесь, механического сего человечка с его не механическими ведь, а прямыми “эфирами” включаем собственноручно. Будто надеемся, что хотя бы однажды, пусть раз в день… хотя требовать это от радио - безумие, пусть хотя бы раз в год, в течении хотя бы пары минут из его эфиров вдруг произнесли бы слово правды.
Со всех сразу эфиров. Одновременно. Такое, например, слово: “И язык - огнь, прикраса неправды; язык в таком положении находится между членами нашими, что оскверняет все тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны. Ибо всякое естество зверей и птиц, пресмыкающихся и морских животных укрощается и укрощено естеством человеческим, а язык укротить никто из людей не может: это неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда.” (Иак. 3, 6-8.)
Но в том-то и дело, что не только раз в год, но и во все столетие своего существования радио не в состоянии говорить таких слов. Потому что оно создано совершенно для другого. Для того, чтобы воспламенять нас от геенны. Радио - это технический проект про-гр-гр-гресса, по извлечению и трансляции греха в его первородном, “чистом” виде.
Греха как бы нескончаемого словоблудия.

Как хорошо, сестры и братья, что существуют еще в Земле Русской - монашеские кельи...

13.
Каков итог Успенского поста? Самый главный?
Вообще-то пост дает решение проблемы - как дальше жить.
Ведь дело-то - в чем?
В том, что идеал наш я воспринимаю теоретически и абстрактно, то есть крайне туманно. Лишь мыслию. Временным мозгом и умишком своим, а вовсе не душею безсмертною.
Ну, что для меня - реально - Жизнь вечная? То есть положу ли я голову свою за то, чтобы войти в бытие невременное - положу или нет? Вот сейчас, в сию минуту врываются ко мне и говорят:
- Ну всё, давай - пошли.
- Куда? - удивляюсь я. - У меня всенощная через полтора часа.
- Всенощная, - улыбаются они. - Праздник у тебя - там будет, - показывают на небо. - А здесь… так… лишь отблеск его - пошли.
Серьезно говорю вам, братья и сестры, я бы не пошел. Если бы можно было. Я бы… на всенощную…
Ибо для меня важен… отблеск, а не полноценный свет. Жизнь не вечная, но лишь отблеск её не небесный, здешний.
Даже не отблеск, а - тень...
И вот что в таком состоянии делать? Падшем состоянии, из которого не хочешь выбраться?
Потому что если хочешь, то тогда бросаешь или раздаешь всё, идешь в монастырь (правда, если нашел такой монастырь, где есть духовник, который способен управить тебя в живот вечный...) и - всё, спасаешься.
А если - не бросаешь ничего, тогда как?
Ответ мне даден был старцами. Очень простой, то есть блестящий ответ. Вот он. Чуть ниже. А применительно к себе, я вот что скажу. Как верно наставил меня Апостол Павел, сформулировав цель поста Успенского лично для меня.
“Не ищи своего, но… пользы другого”. Исключительно - другого.
А это ведь и значит, сестры и братья, отказываться от себя падшего. Потому что тебе потрапезничать, вот, хочется, а тут забрел непонятно даже как бомж избалованный какой-то: хлеба ему не надо, воды ему не надо… хорошо, пусть, но вшею не прогоню, а отдам свой завтрак. Ну, я же его пользы должен искать, а не своего чревоугодия.
Ладно… подошел настоятель, попросил: если возможно, поночуй дома - очень келья нужна. Надолго.
Отдал келью. Почти с легкостью, сестры и братья, даже сам не поверил. Похоже, что только начни исполнять заповедь, она как бы сама тебя несет к исполнению.
Вот очередная возможность: сестра просит помочь ей по строительству. И как раз в те дни помочь, когда подворачивается просто удивительное паломничество...
И вот понял я, сестры и братья, вот таким вот - не о себе, как и сказано - попечением вышибаешь из душонки своей всю мерзость эгоизма, втюренную туда современными идеологами успешности, богатства и прочей комфортабельной мути.
Очень резко вышибаешь. И потому не безболезненно для самолюбивой душонки.
А вот и слова старца: “Понуждая падшее естество к исполнению евангельских заповедей, преподобный Пимен опытно узнал, что исполнение этих заповедей - противное и враждебное падшим воле и разуму человеческим - исцеляет наше естество от недуга и заразы... с той решительностью и силой, которая свойственна одному Божественному врачеству.”
И вот, еще, далее: “Никакое человеческое нравоучение, никакая человеческая мудрость не могут производить такого действия на человека… какое производят евангельские заповеди, когда исполняешь их.”
Когда исполняешь, братья и сестры. Это клин, которым - единственно - и можно вышибить из себя все негодное и тленное.

Но тут еще одна проблема возникает сразу же: нетерпение ко всякой несправедливости. То есть к тем, кто не хочет ничего исполнять и поступает по-прежнему по-мирски дурно. Так и тянет всякий раз вмешаться в ту или иную искореженную ситуацию. Словом, делом ли или только помышлением - влезть, чтобы подправить.
И тут сразу же мне параллельное вразумление… Пимен Великий пошел к авве Аммону жаловаться:
- Мой брат, - говорит он, - завел знакомство с посторонними лицами, от чего я не имею покоя.
- Пимен! И еще ли ты жив, - удивился авва Аммон. - Поди пребывай в келье твоей и имей в сердце твоем, что протек уже год, как ты в могиле.
Я использовал… стараюсь использовать этот совет, как только вздумается мне кого-то остановить, заклеймить или направить на путь истинный. И если успеваю до первого слова вспомнить, что я уже “год, как в могиле”, тут же покой и умиление воцаряется в душе моей...

Пресвятая Богородице, слава Тебе.

11.
Да. А мне думалось, что маловерие - вещь безобидная. Признак духовного возрастания, не более.
Но вчера объяснили мне, что это не так. Захария праведный не поверил - и тут же был вразумлён немотою. Моисей усомнился - и не был введен в землю обетованную.
Тот, который целый народ вывел из рабства, сам - в землю обетованную - допущен не был…
Авраам же, вспомнил я, всегда следовал слову Божию. Даже если оно было, по человеческому разумению, невозможно. Велено ему было принести в жертву сына своего - то есть убить его - и он преспокойно стал закладывать юношу... Иов терпел еще более жестокое испытание Божие. Ибо ребенок Авраама был изведен из-под ножа, а вся семья Иова - и жена, и все семеро детей, со всем скотом его и вообще со всем имением - все было истреблено. Хотя жена, жалея его, просила, требовала, умоляла, чтобы Иов проклял Владыку.
Ибо проклятие, оказывается, в таких случаях - в ситуации невыносимого страдания - облегчает душу и тело. Странно, я даже не подозревал, что так - хулой, проклятием - можно утешиться.
Во-о-о-он, оказывается, почему современный мир столь активно богогульствует: не выдерживает испытаний в вере. Мгновенное облегчение предпочитает вечному блаженству. Немощные мы, совсем уж карлики духа. Поэтому предательство свое, отступничество, неспособность потерпеть пару лет - да что лет, пару недель - ради Господа и воздержаться от сладострастия своего и жажды сатанинского комфортика - всю эту подлость свою надо еще и на люди вытащить. Чтобы в сочувствии столь же слюнявых от жажды похотливой наслажденцев, стяжать грехом своим, значит, мерзостью своей еще аплодисменты и славу от всех этих... адептов богоненавистиничества.
И вот мерзость присваивает себе имя Богородицы (что ж, что католическое) и собирает стадионы тех, кто червь и паразит состоянием души своей. Потому что способны они пожирать растленную, разлагающуюся сладость взбесившейся музычки. И насыщаются они вместе кощунством само”распятия”.
И делаются столь же подлые фильмы, и литература, и выставки их “художественных” кощунств, и прочее растленное "искусство" - вплоть до плясок уже не на стадионах, а на амвоне храма.
Как делают консервы для кошек, чтобы вкусненько питать утративших свою естественную способность к нормальной - во здравие - пище…
И готовят сосущим сие тухлое хлёбово - червь ведь тухлости не чувствует - постоянную муку. Придумали способ остановить сладенькое отступничеством мгновение, чтобы проскочить в жизни сей - вечность.
Фокус, как обычно, придумали. То есть ложь…
Но маловерие, братья и сестры, это, оказывается, вовсе не слабость или, там, недостаточек верного уже человека, который и потерпеть невозбранно. Маловерие, как и атеизьм вообще - это грех страшный, который ведет к непоправимым последствиям.

Мати Божия, не остави меня.

39.

Говоря о признаках последних времен, Господь предупреждал:
- Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас. (Мк. 13, 5.) Чтобы вас не ввели в заблуждение. (Лк. 21, 8.)
Предупреждал о тех - многих, кстати, которые постоянно будут удерживать нас в плену всевозможной лжи.
Кто, братья и сестры, совершает сегодня эти прельщения массово? Может быть, некие иноверцы, на лже-проповеди которых народ валом валит? Или даже прямо объявляющие себя “мессией, Христом”? Ведь сказано:
- Многие придут под именем Моим и будут говорить, что это Я; и многих прельстят. (Мк. 13, 6.)
Да, объявился как-то такой лже-христ из Минусинска, милиционер бывший, а за ним и Дэви “Мария”, но давно их что-то не слышно. Да, заморские протестанты собирали целые стадионы на свои шоу, но и эта волна схлынула. А народ, по крайней мере, половина его, по-прежнему в глубоком прельщении? Кто же их столь массово и постоянно обрабатывает?
Искусители, современные лже-проповедники - это теле- и прочих СМИ ведущие (кроме, понятно, православных программ и изданий). Те, кто смотрят и слушают - знают их имена, у них высокие, составленные под эти имена рейтинги, и чем выше такой рейтинг, тем искуснее во лжи сей ведущий или обозреватель.
Вот это, братья и сестры, и есть современные лже-пророки, учители и искусители. Волки в овечьих шкурах.
К чему же они ведут? Куда призывают?
Вообще говоря, к свободе - это главный идол современных язычников.
Но дело в том, что их свобода - это наша гибель. Ибо странная это свобода - для однополо брачных. Для утверждений греха под грифом “прав человеков”. Мерзость - в закон, в преимущество пред чистотой возводится. Да, вы знаете, что за протест против всей этой гадости на хваленом их западе просто в тюрьмы уже сажают. То есть для целомудрия, для чистоты, для непорочности, для нормальной, не извращенной человеческой жизни свободы у них уже нет. Как на "нашем" те-леви нет нормальных, не пошлых, чистых программ.
А что же счастливые обладатели назначенных им беспредельных “прав”?
Они превращаются в рабов своих гнусных страстей. И вырваться из жутких объятий сладострастного порабощения своего уже не могут. Тотальная наркомания, алкоголизм, порнография, проституция, гей-блудилища - вот плоды сей жуткой “свободы”. Она оборачивается тяжкой болезнью, смертью и мукой не только в геенне огненной, но и здесь еще. Вспомним чуму современного мира “свободы” - спид. Они ищут вирусов, ищут таблеток и вакцин от сей неизлечимой болезни, но не в состоянии понять элементарной вещи: вирус спида - блуд, культ похоти, растление.
Отсюда - от массовой муки в угоду преисподнейшей свободы - еще одна её акция - на добровольную смерть. Эвтаназию. Смерть, так сказать, в медицинских целях, Господи, помилуй.
Я знаю, братья и сестры, вы не смотрите, не слушаете этих лже-проповедников. Но масса народа просто не в состоянии оторваться от те-леви и прочих эфиров. Они - прельщены сими теле-волками, они ими умучены. Ибо каждый (ну, почти ведь каждый, за исключением, разве, соплеменников сих “ведущих”) чувствует лукавство их программ, плюется от них, отворачивается и… все равно смотрит. Порабощается даже на этом уровне и не в состоянии просто сделать элементарного уже: нажать кнопочку “выкл”. (Впрочем, и этой кнопочки, кажется, уже нет.)
Попробуйте, сестры и братья, помочь ближним вашим. Пусть хотя бы на время поста оторвут они очи свои от однонаправленной, порочной и гибельной свободы экрана.
Аминь.

9/22 апреля. Антипасха. Неделя 2-ая по Пасхе, апостола Фомы.

В небе, над храмом Христа Спасителя, тихо незаметно и не вдруг появился крест. Из белых облаков. Ибо тучки, которые как льдины в реке, плыли все в одном направлении, каким-то, мною неувиденным образом выстроились в крест. Который требовал всех четырех направлений. Во всю жизнь свою еще не видел я на небе крестного знамени. А только помнил, что воссияет Крест - над всеми нами - пред самым вторым пришествием Господа.
Но тем давним, 12 лет назад случившимся, летом сей величественнейший знак Бога Живаго был не во все небо, а лишь над куполами нашего Всерусского кафедрального собора. То есть по удивительному, но скорее отечественному, а не вселенскому случаю - прославления новомучеников и исповедников российских...

Был я у Храма и осенним ненастьем, когда здесь отпевали Святейшего патриарха Московского и вся Руси Алексия 11. Народу собралось поменьше, нежели в прошлое, Фомино воскресенье. Потому что той осенью вся Волхонка была расчищена от людей и пуста. Как Церковь в те дни, которую столь неожиданно, непредсказуемо никем и поспешно вдруг оставил наш патриарх. (Жаль, конечно, что нет у нас больше старцев: непредсказанные события порождают массу кривотолков.)
Дождь то лил тогда, то переставал, но к концу панихиды все же прекратился. Однако небо оставалось беспросветным, низким, ничего толкового не знаменующим. Меня тогда поразили две вещи. Я думал, что улицу Москвы для того и расчистили до самого Елоховского собора, что, вот, вынесут после отпевания Святейшего, архиереи с гробом отдалятся от храма, выйдут на Волхонку и сразу же свернут направо по ней. Потом наши пареньки в милицейской форме снимут заграждения, отделяющие народ от патриарха с архиереями, и мы все проводим почившего до самой елоховской его могилы.
Но не тут-то было. Патриарха погрузили в какой-то лощеный и длинный катафалк, задняя дверь мрачного сего хечбека захлопнулась... и всё. Никто никаких заграждений не снял, не только народ, но и вообще никто не пошел провожать Святейшего в последний путь, а только пустились вслед за стильным и отдаляющимся катафалком еще две или три машины сопровождения. И повезли его по пустой, как Россия в представлении лощеных, улице...
А второй момент, который всю панихиду мелькал пред глаз моих - это билы огромных колоколов собора. Их языки почему-то все время раскачивались, раскачивались и раскачивались - часа два, наверное, как я их засек. И не ударяли, не ударяли, не ударяли во все свои звучные и далеко слышимые бока. И, кажется, так и не ударили...
Ни звон колокольный не грянул, ни народ за Святейшим не пошел, в общем… всё как-то… разбросано, разорвано, расчленено и растащено у нас, братья и сестры. На властных и тех, над кем эти властные жаждут барствовать. На верующих и клеветников. На нищих и жрецов маммоны... А между ними - стена те-леви, которая своими мертвыми, плоского стекла ре-порт-ажами изолируют народ от той действительности, которую он должен творить.
Когда же мы начнем собирать - сшивать всё разорванное?..

Но в Антипасхальное нынешнее Воскресение колокола грянули сразу. Как только Святейший ступил на паперть западных врат. И сразу - налево, в красный крестный ход. Под сенью боевых, в сражениях опаленных и израненных икон, хоругвей и крестов.
Обойдя собор, Святейший пошел к народу, который заполнил не только Волхонку, но всё, что можно было, вокруг. И черная камера, как упитанная утка, взметнулась со специального своего гнезда навстречу патриарху и ввысь. Потому что сделали ей какую-то такую… далеко выдвигаемую и железную руку. Но первосвятитель, как впрочем и мы, не обратили на неё почти никакого внимания. Хотя, может быть, благодаря именно этой утке-камере Святейший так, примерно, начал свою проповедь:
- С самого начала они стали врать. Что никакого Воскресения не было. Потому что не было и пришествия Господа. И так далее, и так далее. И вот уже почти две тысячи лет на эту ложь, ложь и ложь люди изводят и все свои силы, и гигантские средства, и жизни свои... Но если это - так… не Воскресение, а лишь легенда, то что же тратить на подавление её столько веков, энергии и клеветы? И что же - вопреки всем этим неимоверным усилиям - правду о Господе, о воскресении Его так и не удается заврать?..
По привычке своей я взглянул на небо. Оно было средним меж прославлением наших новомучеников и отпеванием Святейшего Алексия. В светлых тучках, но без солнца. А над храмом Христа Спасителя, как над всей нашей Русью, висела плоская и темная кипа облака. Казалось, никакая проповедь не может сдвинуть его.
Я перевел глаза на патриарха. Какие-то наши юные молодцы в камуфляже прошли небольшим строем и стали впереди в отдалении. Ровно так, чтобы флагом своих закрыть от меня Святейшего. Какая-то барышня тоже начала дефилировать вдоль народа. С белыми шариками, на которых было что-то черным написано. За шариками, как гончая по хорошо чуемому следу, тут же увязался шелкопер с нацеленной на их белизну камерой. По выражению лица которого сразу было понятно, что он из этих… о которых говорит патриарх. Но никакие провокации тут были невозможны: стоял народ русский - бородатый, светлый, верный и без всяких бесовских ленточек. Потому что с иконами. Потому что с хоругвями. С молитвой. В общем, так стоял, что никакая шелудивая их демо-кратия не способна была тут проявить беснование свое...
Патриарх окончил свое слово. Грянул 100-тысячеголосый гимн народа русского - “Верую во единого Бога…”. Я опять взглянул поверх куполов. Туча стала заметно больше и темнее. Но её уже сносило на Кремль...

 

4. Беседы с отцем духовным.

 

Народа - нет... Этот приговор батюшки меня как-то то ли смутил, то ли наоборот - сделал совсем уж активным по отношению к остаткам народа. То есть к тем, кто в храме. Кто еще помнит, что он русский. Значит, Божий.

Вот на престольный праздник раздаю после молебна иконки, благословленные Патриархом. Многие просят по две, по три, а изображений Матери Божией всего-то стопочка сантиметров в десять.

- Дайте еще одну, - молит очередная матушка, - мне больной вручить.

- Ну, и вручите, которую держите.

- Не-е-т, это моя.

- Вот и пожертвуйте её ради любви к болящей.

- Ну, как же я пожертвую, если это - моя.

- Да секунду назад еще она не была вашей…

И так во всём: просфорки ли, елей ли после соборований, артос ли…

И я вдруг понимаю, почему мы, как народ - исчезаем? Потому что либерализмом, как растворителем, разъедаемся. Из соборности нашей народной - в эгоизм. Своим ничем уже не можем поступиться, и если даже добро сделать решаемся, то желательно за счет другого. Вот итог демо-кратии - развращение из соборности - в эгоцентризм.

Рассказываю о своих выводах батюшке.

- Нет, не либерализмом, - остужает меня О.Д. - а точно так и при советской власти было, и при царе. Вспомните Ходынское поле: там ведь чего народ-то передавил сам себя? Потому что какие-то чашечки с изображениями раздавались и пронесся слух, что на всех не хватит.

- А ля халява замучила.

- Да. Но народ, он как младенец, так и нужно к нему относится. А с ребёнком-то как обращаются?

- Ну, с любовию и терпением, кротко и милостиво.

- Нет, еще с меньшим ребенком.

- Ну, совсем уж несмышлёнышей во всём щадят.

- Вот и народ - он всегда, как дитя малое…

 

Потом уж вспомнил одно, народное же, правило: управить младенца эффективно лучше всего получается только в том случае, пока они поперек лавки вмещаются. Так и народ, наверное. А поскольку он уж вышел из младенческого возраста… да еще и от веры истинной отпал, значит, выродился весь почти - как управишь его?

Никак?..

 

                                  
 

1.   Молитвенники - есть, народа - нет.

 

Как-то, во времена бесконечных отставок правительств, я спросил духовника:

- Сплошная чехарда какая-то - что же будет, батюшка?

- Будет что-то наподобие военного режима.

- Военного? - удивился я. - Среди разлива демо-кратии?

- Ну да. Вы же сами говорили, что - особенно с военной точки зрения - положение в стране просто катастрофическое. Вот и начнут на вооружение работать.

- Тогда получается, что хорошо.

- Нам (то есть русским, православным) - нет. Нам - хуже будет. Ведь в управление придут снова люди типа коммунистов.

- А президент? Хотя он вообще, похоже, просто волю Америки исполняет.

- Нет, - сразу же возражает О.Д. И подчёркивает, - Этого - нет. (Президентом тогда был В.В.)

Это для меня загадка: почему батюшка президента всегда защищает. После переворота в Грузии и фактически ухода её под крылышко Нато, после грузинской же агрессии, после экономического провала, нет позволившего увеличить ВП в 2,5 раза, после необузданной жажде его вступить в ВТО... я опять напомнил О.Д. о непротивлении первого лица всему этому.

И опять батюшка защитил Владимира Владимировича:

- А что сделаешь, если кругом - труха? Не на кого ведь опереться. Слаба Россия. Ткни пальцем, и рассыпется. Труха.

- Но ведь не рассыпается, батюшка

- Понимаете, всё это - ИННы, электронные паспорта и деньги, типы власти, социальное обустройство, мировая конъюнктура и прочее, и прочее - всё это абсолютно вторично. Потому что - в конечном итоге - всё определяет степень покаяния человека.

Его - по-ка-я-ни-е.

Если он влечется к этому, если изо всех своих, даже тщедушненьких силёнок, но - стремится истреблять в себе пороки свои, если держит пост как можно более жестко - с тем, чтобы всё же приползти к подлинному, сокрушенному покаянию, то тогда и вне - всё устроится. И проблема глобального контроля увянет, и в семье всё налаживается будет, и страна начнет в сторону православной государственности дрейфовать…

- Значит, есть, слава Богу, люди, которые стоят в вере? Есть? Раз Господь нас всё еще терпит…

- Люди есть, - ответил О.Д. - Народа - нет.